Для капитана милиции Александра Наумова Чернобыль начался ровно 30 лет назад, в ту злополучную ночь 26 апреля. Спустя два года он снова отправился служить в зону, и стал майором. Сегодня уже полковник, Наумов до сих пор регулярно посещает Чернобыль.
Корреспондент "Страны" пролистала с Наумовым его чернобыльский фотоальбом. И вспомнила всю его историю: от той трагической ночи и до наших дней.
Год 1986
Здесь и далее фотографии из личного архива Александра Наумова
— Ночью 26-го апреля меня подняли по тревоге. Звонок от помощника оперативного дежурного. Был у нас такой украиноязычный помдеж. "Тривога, — каже, — не учбова. Візьміть харчів на три дні". "А чё случилось?", — спрашиваю. — "Ну, кажуть, якась там АЄС горить. Но де знаходиться — ніхто не знає".
Я тогда служил в линейном отделе внутренних дел на станции Киев-Пассажирский в звании капитана. Только вышел на Васильковскую, — останавливается такси. Редкое тогда, радифицированное. "Что случилось?", — удивляюсь. — "Сказали всех людей в форме подвозить". Таксист меня по дороге спрашивал: "Что, где?". Сам он в прошлом был мичманом, реакторщиком. "О, — говорю, — значит, ты больше соображаешь. Я же ничего не знаю".
Привез он меня на вокзал, где находилось наше управление. Там быстро провели сбор. Оперсостав отправили по кабинетам заниматься бумажной работой. Патрульно-постовые наряды в залах ожидания усилили. Создали резерв. Начальник сообщил, что наша оперативная группа из управления находится на какой-то станции Янов. Вот и вся информация.
В четыре-пять захожу в кабинет. Спрашиваю у своих:
— Что слушаем?
— Голоса врагов, вот они говорят…
— Погоди, если бы у нас что-то случилось, — нам бы об этом уже рассказывали "Маяк" и "Программа время". А это просто запугивают.
Я остался в управлении на ночь. Под утро 27 апреля по рации докладывают, что на Привокзальную площадь заехала колонна автобусов. Оказалось, всего-навсего два ПАЗа. С Припяти. А тогда уже просочилась информация, что станция находится возле Припяти.
Какой-то бородатый мужичок рассказал, что фоновые значения не в десятки, а намного больше раз на самой станции повысились, что это очень серьезно и надолго.
Я зашел к дежурному по станции, объяснил ситуацию. Мол, жители "оттуда". В основном, это были женщины с детьми. Мы освободили для них комнату матери и ребенка на вокзале, потеснили зал интурист, открыли отдельную кассу. Доложили в горком партии. Чиновники предложили бесплатно разместить всех желающих в гостинице "Лыбидь" и "Экспресс". Но таких не нашлось. Все хотели как можно быстрее уехать.
Под утро пришли какие-то спецы из какого-то солидного НИИ, показали удостоверения. Говорят:
— Надо проверить тех, кто приехал оттуда.
— Откуда?
Ну, переговорили, поерничали. И идет, значит, вводная. "Их нужно мыть и переодевать". Где мыть? Во что переодевать?
Хорошо еще, что мы открыли для них отдельную кассу. Потому что потом другие ведомства проверяли, куда же они все разъехались.
У некоторых, кстати, не было даже денег при себе. Мы их сажали на поезда именем советской власти.
Как я понимаю, это еще до начала эвакуации кто-то ухитрился вывезти людей.
***
28 апреля мне показали телетейпограмму о том, что майор такой-то и с ним 6 человек должны ехать в командировку. Но майор такой-то вдруг резко заболел и смылся в госпиталь.
— Поедешь? — спрашивает меня начальник.
— А есть выбор?
Мне дали три часа на сбор всего необходимого. Я позвонил в инспекцию по делам несовершеннолетних, трубку взял инспектор. "Слава, — говорю, — нужны добровольцы". — "Куда?" — "Туда". Позвонил в розыск, поднял Коля Бондаренко трубку. "Нужны добровольцы". — "Уже иду". Вот так собрал 6 человек. "Одно, говорю, условие: чтобы были женаты, и с детьми". Соображал, что радиация может нарушить деторождаемую функцию.
Я поставил задачу, чтобы все ехали в сапогах, а не в брюках на выпуск, и взяли с собой сухпай.
Старшина отдела выдал нам химзащиту — костюмы "Л-1", плюс накидали нам в уазик противогазов. И при этом, ноль информации.
— Зачем нам это? — спрашиваю.
— Не знаю. Но мне так спокойнее.
В управлении нас проинструктировали о том, что ничего страшного нет, и выдали накопители на 200 милирентген. Потом еще выдали аптечки радиационной защиты.
***
Приехали в Чернобыль. Всевозможное количество фуражек разного цвета. Уже появились люди в каких-то робах. Кого ни спросишь, "где тут райотдел?". "Где-то там", — отвечают. В общем, нашли местного, он показал нам дорогу.
Припять в 1986 году. Работы по дезактивации
Я встретил начальника главного политуправления. Боровика Александра Ильича.
— Товарищ генерал, — говорю, — какие задачи ставит перед нами партия и правительство?
— Не ерничай. Вон твой начальник управления — спроси у него.
Нашли мы начальника своего управления. Получили сказочный инструктаж. "Ничего опасного уже нет. Все закончилось. Самое главное — не пейте водки. От нее расширяются поры, и туда попадает пыль".
"Твою ж мать, — думаю, — откуда же тогда во многих помещениях стойкий запах перегара?".
Задача у нас была шикарная: "охрана общественного порядка" в месте, где уже не было общества. Население Припяти было отселено, а именно там и находилась станция Янов. Выходило так, что каждое управление считало своим долгом поучаствовать в глобальных мероприятиях. Но они-то на карте двигают квадратики, а под ними-то люди находятся.
Мы решили отправлять на станцию по одному человеку. Там можно было находиться не больше трех с половиной часов.
И вот едем из Чернобыля в Припять — чувствуется гарь. И стрелка потихоньку поднимается. Выехали, как потом уже оказалось, в рыжий лес, и шкала закончилось, потому что прибор рассчитан на 50 рентген.
— Какая тут обстановка? — спрашиваю у майора, которого мы подвозили.
— Реактор вон там, где свечение. Если ветер дует в нашу сторону, — то на языке и зубах остается вкус металла. И тисками сдавливает голову.
— И что делать?
— Спрятаться от облучения. И выпить водки.
— Сначала надо пить антирадиационные таблетки, а потом водку, или наоборот?
Таблетки я своих заставил заглотить: это были йодистые препараты, чтобы закрыть щитовидку.
Помню один анекдотический случай: стоим мы на станции Янов, вдруг едет кадр на велосипеде. Явно с глубокого похмелья.
— Ты куда?
— На працю.
— На яку працю?
— В "Заготзерно".
— Нет уже "Зоготзерна". Всех эвакуировали. У тебя что нет радио? Газет?
— Радіо немає, телевізор поламався, а газєт я не виписую.
— А ты видишь, что военные?
— А я думав, шо якісь маньоври йдуть.
— Поезжай домой, и беги в сельраду.
— І в сільраді нікого немає.
***
Вышло так, что в один из дней мне пришлось подвозить члена правительственной комиссии, у которой заглохла в Копачах 31-я Волга. Они жили в гостинице Полесье, в Припяти. И с верхнего этажа было видно станцию. Тогда уже зародились сомнения: было непохоже на "незначительные разрушения".
Кстати, вся связь была отключена, чтобы информация не распространялась.
Но у нас она была релейная, от станции к станции. Я позвонил оперативному дежурному. Говорю: "что-то у меня мужики поблевывать начали". "Это вы водки перепили", — отвечает.
Наконец, сказали, что нас сменяют.
***
В Киев мы вернулись в ночь то ли с 1 на 2-е, то ли со 2-го на 3-е мая. И нас направили на пункт дезактивации с поликлинику МВД.
Стоит дозиметрист, в плаще химзащиты, в противогазе.
— В норме. Раздевайтесь.
— А если в норме, — зачем раздеваться?
Подошла врач нормальная. Мы сбросили свои мундиры в клеенчатые резиновые мешки. И пошли мыться.
Голову я мыл порошком, которым бронетехнику моют. Вроде не так звенеть начала.
Дома выпал в глубокий осадок. Утром просыпаюсь, спрашиваю: "чьи это волосы на подушке лежат?" Жена говорит: "твои".
Рвота безудержная, пьешь воду, чтобы не надорвать желудок. Выпил противорвотные капсулы из аптечки, которые нам выдавали.
Тут звонок: "звонит шеф, отправляем очередную группу, нужно проинструктировать". Как будто я знал, что делать…
Приехал я, он на меня посмотрел, говорит: "Знаешь что, с такой рожей на подвиг не вдохновляют".
***
Накануне 5 мая по телевизору показали выступление министра здравоохранения Романенко. Видимо, монтировали в бешеной спешке, а перебивок на склейках не делали. Поэтому казалось, что у него голова дергается. Он постоянно себе противоречил, и каждый его посыл заканчивался фразой: "верьте мне, как министру".
После этого началась паника, на вокзал поперла огромная масса народу — такого никогда не было! Все спасали детей. Жара стояла несусветная, люди падали в обмороки. В какой-то момент я дал команду в мегафон открыть окна.
— Они хотят отравить нас радиоактивной пылью! — закричал кто-то в толпе.
"Не хватало только паники", — думаю. Решил пошутить. Говорю патрульным: "ведите этого сюда". И спрашиваю при нем у ребят: "патроны еще есть?"
— У меня четыре.
— А у меня полная обойма.
— Тогда паникера в овраг.
Тот шутки не понял, ушел в обморок. Отнесли в медпункт. Нюхнул нашатыря и смылся в окно.
К вечеру меня уже спрашивал начальник управления, сколько я расстрелял людей.
А 9 мая нам сообщили по низам о том, что сегодня можно напиться.
— Почему?
— Откачали воду из-под реактора. Водородный взрыв отменяется.
С годами я нашел информацию, что если бы в эту воду упал реактор, то возможно произошел бы водородный взрыв, и ударная волна дошла бы до Минска — 360 километров. Значит, о Киеве вообще говорить не приходилось.
Вскоре меня положили в больницу. Думал, полежу недельку-вторую. В результате, провалялся полгода. Зато мне трижды профильтровали кровь.
Когда вышел на службу, на одном из собраний новый замполит предложил заслушать на кадровой комиссии "тех, кто часто болеет". Посмотрел я этот список, оказывается, заслушать предлагали добровольцев…
Год 1988
Наумов называл своих ребят "штрафниками", хотя все они были добровольцами
Правдами-неправдами я вытребовал справку в отделении лучевой патологии о том, что могу служить в Чернобыле.
И 1 января я прибыл на улицу Кирова в свою роту.
Я попал в свою стихию.
Своих ребят я в шутку называл "штрафная рота". Мы охраняли спецпрачечные, дома, периметр города Припяти.
Помню, как мы однажды деревянными автоматами задерживали браконьеров. Мы отрабатывали село, и нашли в одном из домов автоматы Калашникова. Я даже не сразу понял, что это просто игрушка для "Зарницы". Ребята предложили: "давайте возьмем парочку".
Выбрали четыре наиболее чистых.
На обратной дороге видим на опушке две машины и охотников у костра. Не успел я сделать и шага, как один из них закричал: "Стой, где стоишь!", и навел на меня пятизарядное ружье.
Такое за 12 лет службы случалось не раз. В ответ я предложил охотникам предъявить документы и пропуска в режимную зону. Они нагло засмеялись.
Вдруг, смотрю, они все замолчали, и смотрят куда-то вдаль. Повернулся, а мои ребята стоят с двух сторон машины, вооружившись "автоматами”. И старшина Семенюк громко говорит": “Командир отойди с линии огня, они у нас на прицеле”.
Наумов со своими ребятами
Кстати, когда браконьеры узнали, что мы их задержали с деревянными автоматами в руках, у одного из них случился сердечный приступ.
Помню еще один случай. Я как-то сдуру отснял через колючую проволоку надпись на доме: "Партия Ленина, сила народная, нас к торжеству коммунизма ведет". А товарищ из газеты его опубликовал. Меня потом долго склоняли в главном политуправлении, спрашивали, не дурак ли я. А я думаю: "нет, я умный, я не дал фотографию, где с другой стороны, тоже на фоне колючей проволоки, висел стенд "Союз нерушимый республик свободных"…
Через три месяца после приезда в Чернобыль я стал майором. Но ближе к концу года мне во время медосмотра запретили находиться в зоне повышенной ионизации.
Годы 1989 — 1992 годы.
После Чернобыля я служил в управлении вневедомственной охраны при УВД Киевской области. Я расшифровывал его как "Убежище выгнанных офицеров". Потом перешел в отдел по атомным станциям Министерства внутренних дел. Мы ездили по разным атомным станциям и отрабатывали алгоритм действий на случай аварии.
Чернобыль в 1990-й — 1992-й годы
В 90-е годы в Чернобыле уже было тяжко. Количество милиции в зоне резко сократилось. Поскольку был дефицит запчастей, — разрывали могильники. Доставали, что было целое.
Мы как-то провели рейд с дозиметристами, когда появились первые стихийные авторынки — практически каждая вторая куча звенела.
1992 — 2005
В 1992 году я перешел работать в пресс-службу МВД. Тогда интерес к Чернобылю был довольно большой, и мне часто приходилось возить в зону журналистов.
1994-й год. Наумов — справа
Каждый раз, приезжая, я обнаруживал следы человека, который ее уничтожает. Вот приезжаешь в село Копачи, там осталось здание детского сада. Захожу в комнату, где была ясельная группа, и где много лет на одном месте лежала кукла. Однажды приехал — смотрю, а ее разорвали на части. Зачем? Последний раз приехал, смотрю, кто-то устроил там тир — стрелял картечью.
Люди сами убивают память, а нация без памяти — мертвая.
Наумов часто ездит в зону. 1995-й год
Я вообще за то, чтобы проводили экскурсии. Расскажите, в каких фоновых значениях работали первые пожарные. Как мировое сообщество просило: "дайте нам точные значения, чтобы мы подготовили роботов". Как все эти импортные роботы умирали, потому что фоновые значения, в которых они должны работать, занижались в сотни раз. И поэтому пустили живую силу — биороботов.
Вот об этом надо говорить: о тех людях, которые закрыли, извиняюсь, своей задницей эту заразу. А не устраивать шоу: кормежка сомов в пруду-охладителе, фотографирование на фоне саркофага.
Со службы я ушел в звании полковника. Все-таки, 30 лет стажа за спиной.
Александр Наумов, 2003-й год
2005 — 2016
Я часто езжу в Чернобыль. За все эти годы насобирал 14 тысяч фотографий из зоны.
Последний раз, когда я лежал в реанимации, я очухался. Тут приходит одна дама, милицейский начальник, которая когда-то со мной работала: цветы, то-сё. И клерк вместе с ней. Я говорю:
— Наташа, в следующий раз цветы искусственные.
Она — клерку: "Запиши. В следующий раз цветы искусственные". И уже в дверях спрашивает: "А почему?".
— На могиле дольше хранятся.
Я не воспринимаю цветы. Мужикам цветы кладут вместе с воинскими почестями.
2008-й год
Я всегда лечусь в одной-единственной больнице. У меня есть два врача, которые меня вытягивают. Мне еще в 1986 попался в реанимации шикарный доктор. Эдакая грубая лапочка. Когда лежишь, как бревно, а он подходит, наклоняется:
— Ну что, — говорит, — капитан, пи..дец?
На третий день он меня достал, я его ухватил одной рукой. А вторая-то привязана, капельница стоит. Он говорит:
— Хорошо как. Разозлился. Чего хочешь?
Я уже не помню, в какой последовательности, но, по-моему, я сначала захотел затянуться. Отключился — очнулся.
— Сколько я минут в отключке был?
— Да всего ничего. 12 часов. Какие еще желания есть?
— Я бы чего-то выпил.
Он достал фляжку.
— На, маленький глоток коньяка.
Я отключился на пару минут. Потом он запустил жену. Красивая, ухоженная, а я небритый, немытый.
— Если попрощаться, — говорю, — то рано.
Она мне в ответ рассказала все, что думает обо мне.
Потом священник пришел, повесил мне крест на шею. Сказал:
— Через два дня уже будешь в общей палате.
Так и случилось.
2009-й год. Припять
Я каждый день прохожу 5-10 километров, потому что движение — это жизнь. Даже если идешь в сторону кладбища.
Сейчас уже многие из моих "шрафников" умерли, другие на пенсии, кто-то на инвалидности.
5 лет назад я прозванивал ребят.
Звоню одному. Говорят:
— Умер, вы опоздали.
Тут же перезваниваю другому:
— Вчера похоронили.
Через какое-то время набираю еще одного человека. Опаньки, нету. В фэйсбуке поздравляешь человека с днем рождения, а тебе отвечают, что его уже год как нет.
И я перестал звонить. Те, кто жив, найдут меня сами.
Александр Наумов сейчас. Фото с его страницы в фэйсбук
Но о прошлом я не жалею. Я считаю, что жизнь сложилась. Есть, что вспомнить
Но иногда думаю: а вот если бы сейчас что-нибудь подобное случилось, — поехали бы ее ликвидировать. Или первый вопрос был бы: "Сколько?".
